После второй мировой войны события в Азиатско-тихоокеанском регионе АТР) в очень большой степени повлияли на формирование и совершенствование концептуальных установок американской внешней политики. Весной 1949 г. командующий вооруженными силами США на Тихом океане генерал Д.Макартур заявил, что линия обороны США проходит по островным территориям Азии. Как бы реагируя на это заявление, военные формирования компартии Китая перешли в последнее решающее наступление против гоминьдановцев, которое привело вскоре к возникновению КНР. В январе 1950 г. госсекретарь США Д.Ачесон однозначно исключил Азию из сферы военной ответственности США (американские войска были выведены из Кореи еще в 1949 г.). Вскоре после этого северокорейские коммунисты при поддержке и с одобрения СССР и КНР вторглись в Южную Корею. Таким образом, и образование КНР в 1949 г. в результате победы компартии над Гоминьданом, и нападение КНДР на Южную Корею в 1950 г. стали для американцев наиболее яркими подтверждениями теории об особой агрессивности коммунизма, о его решимости утвердить свое господство всюду, где США отказываются от обязательств по обеспечению безопасности. Именно эти события в Восточной Азии дали главный импульс формированию во внешней политике США установок на глобальное и безусловное сдерживание коммунизма путем создания военных блоков и поддержки антикоммунистических режимов вплоть до диктаторских. Эти принципы прошли успешную апробацию практически во всех регионах мира, прежде чем дать осечку во Вьетнаме, т.е. закономерно или по стечению обстоятельств там же, в Азиатско-тихоокеанском регионе, где они первоначально появились.

Поражение США во Вьетнаме едва ли не впервые в послевоенный период поставило перед американской внешней политикой вопрос о соотношении цели и средств, необходимых для ее достижения, или по-другому – о соотношении между мессианской по своей сути политикой сдерживания коммунизма и прагматическими интересами США, которыми пришлось для этого пожертвовать. Возникший в результате концептуальный тупик американской внешней политики был преодолен благодаря сближению с Китаем, осуществленному администрацией Никсона. Это стало для США революционным прорывом, ведь Китай продолжал исповедовать коммунистическую идеологию внешне даже в более агрессивной и фанатичной форме, чем СССР. Еще в середине 60-х годов мессианский антикоммунизм США, казалось бы, напрочь исключал такой поворот.

Именно поэтому его материализация означала, что мессианская основа американской внешней политики была впервые уравновешена прагматическим расчетом, готовностью США к дипломатической игре с формально идейно близкими СССР странами. Внешняя политика США стала в итоге менее антикоммунистической и более антисоветской. Парадоксальным, на первый взгляд, образом переход США к восприятию СССР не столько в квазирелигиозных понятиях добра и зла, сколько во вполне прагматическом качестве главного противника открыл дорогу к договоренностям с ним.

Волею исторических обстоятельств АТР стал также полигоном наиболее успешных испытаний американских рецептов экономического возрождения. Воспринявшая их первой Япония добилась впечатляющих успехов, одновременно продемонстрировав всему миру эффективность политики строгой ориентации на союз с США. За Японией последовали Южная Корея и другие восточноазиатские “тигры”. Парадоксальным образом “экономическое чудо” сочеталось в этих странах с глубинным неприятием американских ценностей. В условиях продолжавшегося американо-советского противоборства это обстоятельство, впрочем, не мешало США сохранять с большинством стран АТР очень тесные связи во всех областях, тем самым привнося в свою внешнюю политику еще больший прагматизм.

Отношения США с союзниками, партнерами и друзьями в АТР постепенно складывались в систему сложной взаимозависимости, определявшейся, с одной стороны, американскими военно-политическими гарантиями безопасности этих стран, с другой – широким торгово-экономическим обменом. Обе составляющие генерировали вполне реальные интересы, которые в сумме обусловливали растущую вовлеченность США в дела региона. Такие отношения, естественно, не были свободны от проблем и противоречий в сфере политики, экономики и общественных настроений.

К концу 70-х годов США в полной мере превратились в неотъемлемую часть АТР, ключевого участника, а нередко и лидера большинства разворачивавшихся здесь политических, экономических, социальных и военных процессов. Крах разрядки еще больше укрепил позиции США. С одной стороны, он значительно повысил для большинства стран региона ценность американских гарантий безопасности и в целом сотрудничества с США в военно-политической сфере. Определяющими событиями здесь стали советское вторжение в Афганистан и вьетнамское – в Камбоджу, реанимировавшие старый тезис об особой агрессивности коммунизма в лице СССР и его союзников и клиентов.

С другой стороны, крах разрядки окончательно определил место Китая в политике США, а вместе с этим и стабильный баланс между ее мессианской и прагматической составляющими. И, наконец, крах разрядки совпал по времени с активизаций в АТР интеграционных экономических процессов. Это совпадение обеспечило США весомые преимущества: чем выше для стран АТР была цена американских военно-политических гарантий, тем большей становилась их готовность учитывать интересы США в сфере экономики.

За долгие годы противоборства с СССР мессианская и прагматическая составляющие американской политики в АТР хорошо “притерлись” друг к другу. Борьба с СССР стала некой универсальной точкой отсчета при определении политики США практически на всех направлениях. Типичен в этом смысле пример подхода США к камбоджийскому урегулированию. Ультралевый режим “красных кхмеров” был бесконечно далек от американских идеалов, представляя собой некое абсолютное воплощение зла коммунизма. В самой Камбодже не было и не могло быть сил, способных положить конец преступлениям этого режима. Помощь камбоджийскому народу могла прийти только извне и была в полном смысле этих слов жизненно необходимой. Однако тот факт, что пришла она из Вьетнама, т.е. страны–союзницы СССР, оказался для США достаточным основанием для того, чтобы фактически поддержать ”красных кхмеров”.

С уходом в прошлое биполярной схемы международных отношений именно в АТР внешняя политика США проходит едва ли не самое сложное испытание на адаптацию к новым условиям. Внешняя политика по своей природе инерционна, на изменение обстановки она реагирует с запаздыванием, тем большим, чем сложнее в государстве механизм принятия решений и чем больше число его участников. До недавнего времени американская политика в АТР работала в основном именно в таком режиме, аккумулируя противоречивые импульсы изменений очень широкого диапазона. Немедленно после роспуска СССР самым сильным из них был, очевидно, импульс к провозглашению борьбы за строительство "идеального мира" в качестве не только лозунга, но и главной стратегической цели. В своем первом выступлении в ООН в сентябре 1993 г. президент США Б.Клинтон говорил: “Наша главная задача состоит в том, чтобы расширить сообщество рыночных демократий. В годы холодной войны мы стремились сдержать угрозу институтам свободного мира. Теперь мы стремимся расширить круг стран, опирающихся на эти институты. Мы мечтаем о мировом сообществе... процветающих демократий, сотрудничающих между собой и живущих в мире...”. Аргументы в пользу такого выбора в АТР казались более, чем очевидными. В конце концов именно в этом регионе расположены три из четырех последних стран реального социализма – Китай, Вьетнам и Северная Корея. Крах “реального социализма” в Европе закономерно превращал их в ключевой объект мессианской политики. Кроме этого, Китай, потенциально сопоставимый с США по экономической и военной мощи, по формальным признакам вроде бы лучше других подходил на роль их главного антагониста.

И наконец, в АТР подобралась большая группа стран, различавшихся между собой во многом, но объединенных опытом создания рыночных экономик без обязательного, по американским представлениям, демократического общественного устройства. Все эти страны тоже представлялись очевидными объектами борьбы за идеальный мир. В целом вероятность нового усиления мессианской составляющей в американской внешней политике в АТР была достаточно высока. Тем не менее уже к середине 90-х годов выяснилось, что этого не произошло. Больше того, случилось скорее обратное – в политике США наметилось отчетливое преобладание прагматической составляющей. Спустя три года после приведенного выше заявления президента Клинтона его помощник по национальной безопасности Э.Лэйк подчеркивал, что “Америка будет оставаться тихоокеанской державой не потому, что мы (американцы) сентиментальные моралисты, а в силу существования четких и весомых интересов в регионе, где живет половина населения земного шара, где находится значительная часть его ресурсов, четверть мирового товарооборота и услуг, где дислоцированы крупнейшие мировые военные потенциалы” . Выбор в пользу политики интересов безусловно свидетельствует о рациональности подхода нынешней администрации США к реалиям нового мира. Важно и по-своему символично, что сделан этот выбор в АТР. Почему так произошло? Для ответа на этот вопрос достаточно рассмотреть политику США в отношении ключевых стран и проблем региона. Китай: главная проблема американской политики Переломным для “китайской” политики США стал 1989 год. Еще существовал СССР, его противоборство с Соединенными Штатами в принципе продолжалось, а улучшение советско-американских отношений воспринималось многими всего лишь как элемент обычного для двух сверхдержав цикла. Соответственно, сохранялось для США и значение Китая в его классической со времен Р.Никсона и Г.Киссинджера роли противовеса СССР. Два совпавших по времени события мая 1989 г. перевернули эту привычную картину. Жестокое подавление китайскими властями массовых выступлений студентов на площади Тяньаньмэнь в Пекине стало для большинства американцев напоминанием о несовместимой с демократией природе политической системы КНР. Для американских специалистов и политиков выступления студентов в Пекине выглядели еще и как проявление давно прогнозировавшегося для Китая конфликта между реформируемой экономикой и тоталитарной политической системой. Соответственно, подавление этих выступлений было воспринято как свидетельство выбора в пользу укрепления политической системы. Не отреагировать на такие действия китайских властей резким осуждением и введением санкций против КНР Соединенные Штаты не могли. Тем более, что только что закончившийся тогда визит М.С.Горбачева в КНР впервые за долгие годы продемонстрировал способность и решимость СССР и КНР преодолеть свои разногласия и тем самым многократно понизить ценность или даже совсем лишить США привычной “китайской карты”.

Трудно сказать, как повлияло бы на американскую внешнюю политику примирение двух формально идеологически близких государств. С одной стороны, к концу 80-х годов идеология, взятая сама по себе, в отрыве от реальных проблем и интересов, объективно утратила основообразующую роль в международных отношениях. С другой – внешняя политика вообще, а американская в особенности осуществляется на базе концептуального видения перспектив, т.е. в известной мере субъективна. Возможно, со временем США и разработали бы концепцию, призванную предотвратить перерастание советско-китайского межгосударственного примирения в полномасштабное идеологическое сближение. Времени для этого, как известно, отпущено не было: правопреемник СССР – Россия отказалась от коммунистической идеологии, а российско-китайские отношения стабилизировались на отметке “партнер-ства”, опирающегося на общность интересов, но не исключающего и их расхождение. Это последнее обстоятельство отчасти повлияло на американское восприятие Китая не в контексте американо-российских отношений, а в качестве самодовлеющего фактора региональной и глобальной политики. Основой же американского восприятия Китая стал вывод о том, что эта гигантская страна находится в процессе длительной трансформации, ни сроки завершения, ни результат которой прогнозировать сегодня невозможно. Нелепо было бы воспринимать эту трансформацию и через призму победы или поражения социализма (или коммунизма).

И наконец главное: процесс трансформации Китая в очень большой степени обращен вовнутрь, опирается на внутреннюю логику и внутренние источники. Общение Китая с внешним миром подчинено императивам его внутреннего развития. В этом смысле “социалистический” Китай кардинальнейшим образом отличается от СССР, а потому плохо подходит на роль нового главного антагониста США. Вместе с тем внешняя политика Китая имеет вполне очевидные конфликтные пересечения с американской, а процесс трансформации Китая едва ли не в любом своем проявлении не может оставаться вне сферы американских интересов. Ведь перестав в отсутствие сверхпротивника быть сверхдержавой, США остаются великой державой, имеющей серьезные интересы в любом регионе мира.

Именно поэтому дискуссия о выборе стратегии в отношении Китая продолжается в США с неослабевающей интенсивностью. В этой дискуссии можно условно выделить три точки зрения. Первая предполагает всестороннее вовлечение Китая в международные отношения, торгово-экономическое и финансовое сотрудничество без каких-либо ограничений или поправок, например, на его недемократическое внутреннее устройство. Сторонники этой точки зрения рассчитывают на кумулятивный результат такой политики: вовлеченный в международные отношения Китай постепенно научится играть по общим правилам, станет таким, как все. Противоположная точка зрения строится на предположении о том, что любое китайское руководство в прошлом, настоящем и будущем способно воспринимать только язык силы. Соответственно, в отношении Китая, как страны, от которой исходит реальная и потенциальная угроза, должна проводиться политика превентивного сдерживания. Цели такой политики – "лишить Китай возможности внешнеполитических авантюр" и расшатать его "псевдомарксистский диктаторский режим". Сторонники второй точки зрения полагают, что, встретив столь решительное противодействие, Китай со временем будет вынужден принять общие правила поведения. Наконец, третья точка зрения представляет собой попытку синтеза двух первых. Она предполагает вовлечение Китая в международные отношения, особенно в экономический обмен, при одновременном сохранении готовности и возможности сдержать его гипотетические дестабилизационные действия

Нынешняя администрация США в своей политике в отношении Китая, пройдя период поиска, постепенно склонилась к приведенной выше третьей точке зрения, разработав ее до уровня концептуальных установок. В самом общем виде “китайская” политика США, по словам президента Клинтона, сводится к тому, чтобы быть “одновременно принципиальной и прагматичной: расширять сферы сотрудничества с Китаем при особом внимании к расхождениям с ним". Такая политика не претендует на новаторство или особую оригинальность. В чем-то она созвучна идеям “сдерживания через интеграцию”, разрабатывавшимся в конце второй мировой войны администрацией Ф.Рузвельта применительно к СССР, в чем-то похожа на политику разрядки в первоначальной трактовке администрации Р.Никсона. Главное же в том, что США, осуждая нарушения прав человека и другие недемократические проявления китайской внутренней политики, похоже, не намерены жестко увязывать свое сотрудничество с Китаем с их преодолением. Образно говоря, США как бы готовы “награждать” Китай за конкретные шаги по либерализации политической системы (нередко под этим понимается, что Китай не допустит в своей внутренней политике эксцессов, способных привлечь внимание американской общественности), но не намерены его “наказывать”, если такие шаги предприняты не будут. Акцент делается на внешнюю политику. Именно в этой сфере США ожидают от Китая взвешенного и ответственного поведения, отказа от угрозы применения силы, распространения оружия массового поражения и т.д. Не менее важно для США, чтобы Китай обеспечил транспарентность своих оборонных программ и доступ на свой внутренний рынок для американских товаров и инвестиций. Результаты такой политики налицо.

Администрация США сохранила за Китаем режим наибольшего благоприятствования в торговле, отмены которого требовал конгресс, ссылаясь на нарушения прав человека в Китае. КНР и США активно, в том числе и неформально, сотрудничали в вопросе о замораживании ядерных программ КНДР. Китай в свою очередь присоединился к основным международным договоренностям, касающимся контроля над ядерным оружием, дал неформальное согласие прекратить экспорт крылатых ракет и ядерных технологий, хотя и продолжает увязывать свое официальное присоединение к Режиму контроля за нераспространением ракетных технологий (РКРТ) с отказом США прекратить поставки вооружений на Тайвань.

В ходе визита министра обороны США У.Коэна в Пекин в январе 1998 г. были определены перспективы сотрудничества между двумя странами и в военной области, основывающиеся на договоренности руководителей обеих стран о “конструктивном стратегическом партнерстве в XXI в.”, достигнутой во время визита председателя КНР Цзян Цзэминя в Вашингтон в 1997 г. Такое сотрудничество для США – это прежде всего возможность сделать военную политику Китая более предсказуемой, для Китая – потенциальный доступ к американским технологиям двойного назначения, а возможно и к военным разработкам. На переговорах с У.Коэном китайская сторона ставила вопрос об отмене санкций, введенных после событий на площади Тяньаньмэнь, и, в частности, о поставках американских вертолетов. Расширение военных связей между двумя странами получило в целом поддержку китайского руководства.

Что касается противоречий между двумя странами, то их список обширен. Прежде всего стороны расходятся в вопросе о способах решения наиболее сложной проблемы – тайваньской. США в соответствии с Шанхайским коммюнике 1972 г. и с решением 1979 г. об установлении дипломатических отношений между США и КНР, придерживаются принципа “одного Китая”, но в предельно широкой его трактовке, позволяющей сохранить тесные неформальные отношения с Тайванем, включая фактические гарантии его военной безопасности. В целом США хотели бы получить от КНР обязательство о неприменении против Тайваня военной силы.

Рассматривая Тайвань как мятежную провинцию, Китай ни при каких обстоятельствах не может дать подобных обязательств, которые, строго говоря, действительно поставили бы под сомнение его суверенитет. Китай не настаивает на немедленном присоединении острова к материку и активно развивает с ним экономические связи. Однако Пекин неоднократно давал понять Тайваню и США, что провозглашение независимости Тайваня было бы для него совершенно неприемлемым и вынудило бы применить силу для установления контроля над островом. Как показал кризис 1996 г., когда в преддверии выборов на Тайване США, в ответ на демонстрацию китайской военной мощи в Тайваньском проливе, ввели туда два авианосца, проблема независимости острова может стать причиной серьезной военной конфронтации между двумя странами.

Администрация Клинтона, особенно после того, как в 1997 г. состоялась передача Гонконга Китаю, старается не акцентировать свое внимание на проблеме Тайваня, считая, что рано или поздно, проблема будет решена самими китайцами на основе формулы “одна страна, две системы”.

Серьезным раздражителем в американо-китайских отношениях остается нарушение прав человека в Китае. Подход администрации Клинтона к этой проблеме постоянно подвергается критике со стороны американской общественности и средств массовой информации, встречает оппозицию в конгрессе. Строго говоря, и критика общественности, и особенно оппозиция в конгрессе носят отчасти демагогический характер. Всем очевидно, что ни сегодня, ни завтра, а возможно и никогда Китай не будет даже отдаленно соответствовать американским представлениям об идеальном обществе. Чтобы понять это, достаточно обратиться к опыту многих стран АТР. Похоже, однако, что между Вашингтоном и Пекином существует нечто вроде молчаливой договоренности, согласно которой США не будут увязывать вопрос прав человека с сотрудничеством с Китаем, а тот в ответ как бы по своей воле пойдет на своеобразную “точечную” либерализацию внутреннего режима. В 1998 г. известным китайским диссидентам Вей Дзиншену и Ван Дану было разрешено эмигрировать. Китай подписал Международный пакт об экономических и социальных правах, дал обещание подписать Международный пакт о гражданских и политических правах, которых были приняты Генеральной Ассамблеей ООН 16 декабря 1966 г..

В свою очередь, Китай ожидает, что США внесут коррективы в те аспекты своей политики, которые вызывают его беспокойство. Китай рассчитывает на отмену всех американских санкций, введенных после событий 1989 г. на площади Тяньаньмэнь, требует строгого соблюдения Соединенными Штатами американо-китайского коммюнике от августа 1982 г. в вопросах поставок оружия на Тайвань, требует от США и Японии четко заявить о том, что Тайвань не входит в сферу действия американо-японского договора безопасности. Китай выступает против развертывания американской системы ПРО ТВД в Азии и особенно против включения Тайваня в сферу ее действия. Кроме того, КНР рассчитывает на американскую поддержку для вступления во Всемирную торговую организацию (ВТО). В целом “китайская” политика США выглядит сегодня достаточно стабильной, последовательной и эффективной, что подтвердил визит президента Клинтона в Китай в июне 1998 г. Эта политика строится на прагматической основе национальных интересов, свободна от идеологии и мессианства и, видимо, может стать катализатором формирования нового концептуального подхода США к международным отношениям в АТР. Отношения с Японией Япония остается ключевым союзником и торгово-экономическим партнером США в Азиатско-тихоокеанском регионе. Рамки и параметры взаимодействия двух стран в основном определены, в обозримом будущем они скорее расширятся и усложнятся, чем сократятся. Фактически речь идет о едва ли не беспрецедентном симбиозе, проявляющемся в военно-политическом союзе и теснейшей экономической взаимозависимости при глубинном совпадении объективных национальных интересов США и Японии. К существующему ныне положению стороны шли непросто, преодолевая отчужденность и взаимное недоверие военных лет, а позднее, в 60–70-е годы, раздражение американцев наплывом японских товаров и ростом дефицита в торговле с Японией, а также недовольство японцев доминированием США в вопросах внешней политики. Сегодня американо-японские отношения опираются на поддержку большинства населения в обеих странах. Некогда модные в США нападки на Японию, якобы пользовавшуюся “бесплатным проездом” в вопросах обеспечения собственной безопасности, в основном ушли в прошлое. В самой же Японии выступления против военного союза с США остались уделом ультралевых и отчасти ультраправых маргиналов.

Получившее в последние годы широкое распространение на острове Окинава и в других районах дислокации американских военнослужащих движение против американских военных баз, разумеется, несет в себе сильный антиамериканский заряд. Характерно, однако, что участники движения за редким исключением, не требуют выхода Японии из договора безопасности с США.

Завершение холодной войны поставило США перед вопросом о перспективах военных альянсов под их эгидой как в Европе, так и в АТР. В обоих случаях США исходили из безусловной необходимости сохранения всего комплекса союзных связей в качестве ключевого элемента региональной стабильности. Некоторая противоестественность существования военных союзов без четко определенных противников (в частности, договор безопасности был в прошлом однозначно ориентирован на противодействие СССР) преодолевалась путем расширения сферы их применения и функций. В Европе это без особых трудностей вылилось в операции НАТО в бывшей Югославии, в АТР – в совместную декларацию президента США Клинтона и премьер-министра Японии Р.Хасимото (от апреля 1996 г.), подтверждающую роль договора безопасности в поддержании мира и стабильности в АТР, а в сентябре 1997 г. – в совместный документ под названием “Основные направления сотрудничества США и Японии в области обороны”. Главной особенностью этого документа является то, что впервые в истории двустороннего сотрудничества он декларирует распространение его сферы на районы Дальнего Востока, откуда может исходить угроза безопасности Японии. В целом, однако, в АТР США, видимо, столкнутся с гораздо большими проблемами, чем в Европе. В отличие от последней, в АТР нет многосторонней союзной структуры типа НАТО. Вовлеченность США в обеспечение безопасности в этом регионе реализуется через двусторонние договоры и соглашения с отдельными странами. При этом издавна муссируемые слухи о скором перерастании разрозненных двусторонних договоренностей в более или менее слитную оборонительную систему мало соответствуют реальному положению вещей. В конце концов даже ближайшие союзники США – Япония и Южная Корея – не готовы к военному сотрудничеству между собой. В Японии к тому же действуют конституционные ограничения на участие в системах коллективной безопасности.

Таким образом, то, что в Европе уже удалось сделать США в рамках коллективных решений НАТО, в АТР приходится продвигать почти исключительно на основе своего рода “пилотных проектов”. Главным и пока единственным таким проектом является как раз расширение географической сферы военно-политического сотрудничества с Японией. Список районов, откуда может исходить гипотетическая угроза безопасности Японии, достаточно очевиден – Корейский полуостров, зона Тайваня, ЮВА. Проблема, однако, в том, что соседние с Японией страны – Южная Корея применительно к Корейскому полуострову и КНР применительно к зоне Тайваня – категорически не приемлют ее участия в мерах как по поддержанию стабильности, так и по урегулированию гипотетического кризиса. Следует также сказать, что существующая в Японии система принятия решений в области обороны крайне затрудняет ее оперативное подключение к действиям США в случае возникновения кризиса и практически исключает участие в каких-либо превентивных мероприятиях. Одним словом, значение Японии как военного союзника ограничивается для США такими традиционными аспектами, как финансирование американских военных объектов на японской территории (в 1997 г. оно составило 2,3 млрд. долл.), обмен разведывательной информацией, политическое сотрудничество. Участие же сил самообороны Японии в военных действиях или даже в гуманитарных операциях за пределами японской территории по-прежнему весьма проблематично.

Все эти особенности существенно осложняют политику США в отношении Японии, хотя мало влияют на сложившийся консенсус по вопросу о ее фактической безальтернативности. На фоне продолжающейся в Вашингтоне оживленной дискуссии о направлениях внешнеполитического курса в отношении России, Китая, Ближнего и Среднего Востока его японское направление выглядит как своего рода тихая гавань, где мирно соседствуют самые разные взгляды и группы влияния. Те, кто призывает к бдительности в отношении Китая или России, видят в Японии неизменный форпост американского влияния в АТР, сотрудничество с ней должно углубляться в том числе и на случай возникновения в регионе непредвиденных чрезвычайных ситуаций. Сторонники сближения с Китаем, в свою очередь, также не ставят под сомнение необходимость наращивания сотрудничества с Японией отчасти в целях усиления американских позиций в Китае, отчасти для сохранения самой Японии в орбите США. Немало американских политиков продолжают относиться к Японии с настороженностью, не исключают ее эвентуальный поворот к политике, угрожающей интересам США. Для них сотрудничество с Японией в его нынешнем виде – это прежде всего инструмент контроля над ней, средство сдерживания неприемлемых тенденций в ее политике. Деловые круги США вряд ли испытывают полное удовлетворение состоянием торгово-экономического сотрудничества с Японией, а также некоторыми ее действиями в кризисных для мировой экономики ситуациях. В свою очередь, администрация США озабочена и определенной “неразборчивостью” Японии, поддерживающей, например, экономические связи с Мьянмой и другими странами-париями. Военно-политический союз с Японией дает США очевидные рычаги влияия на нее и в этом качестве представляется американцам необходимым. И, наконец, неизменная американская политика в отношении Японии “подпитывается” целым комплексом психологических и политических обстоятельств, среди которых привязанность, в том числе и инерционная, к старому другу и союзнику, а также наличие в США разветвленного и влиятельного японского лобби.

Что касается самой Японии, то для нее тесные отношения с США бесспорно являются альфой и омегой внешней политики. Япония комфортно чувствует себя в положении младшего партнера США, испытывая своеобразное чувство "защищенности", то, что в традиционной японской терминологии называется “амаэ”. Сам факт применимости этого термина к японскому восприятию США отражает, как представляется, глубокую укорененность проамериканской ориентации японской политики. Весьма характерно, что завершение холодной войны, приведшее к исчезновению явной угрозы безопасности Японии, побудило японское руководство не к размышлениям относительно целесообразности союза с США, а к стремлению незамедлительно подтвердить его необходимость и жизнеспособность. Строго говоря, причины японской озабоченности достаточно очевидны, дважды в истории (в 1918 и 1945 гг.) США приходили к выводу о том, что коренное изменение международной обстановки к лучшему позволяет им дистанцироваться от проблем безопасности в отдаленных регионах. Роспуск СССР не породил в США подобных настроений, но безусловно создал в АТР принципиально новое соотношение военных и невоенных проблем, при явном преобладании последних. С другой стороны, диффузия сил и интересов была и диффузией угроз безопасности для тех стран, которые, подобно Японии, для ее обеспечения полагались больше на союзные отношения с великими военными державами, чем на собственные усилия. Военный бюджет Японии уступает по своим размерам только американскому, военный же потенциал Японии остается в лучшем случае на уровне турецкого. По самым приблизительным оценкам, переход к обеспечению безопасности собственными силами потребовал бы от Японии увеличить свои оборонные расходы как минимум в два раза и пересмотреть конституцию и, кроме того, вызвал бы трудно предсказуемую в деталях, но безусловно отрицательную реакцию соседних стран. Иными словами, ликвидация союза с США означала бы для Японии коренную ломку основ внешней и внутренней политики. К этому Япония, как страна давно и успешно тяготеющая к статус-кво, не готова. Отсюда и стремление укрепить союз с США, приняв и одобрив те предложения по его модернизации, которые внесут американцы. Проблема лишь в том, что обязательства, взятые на себя Японией в соответствии с новыми “Основными направлениями сотрудничества в области обороны”, вряд ли выдержат проверку в случае возникновения реального кризиса в Корее или вокруг Тайваня.

P>Другой важной составляющей американо-японских отношений является торгово-экономический обмен. В традиционных категориях он характеризуется непреходящей конфликтностью: Япония является вторым после Канады торговым партнером США, двусторонний товарооборот достиг в 1997 г. 187,2 млрд. долл., а дефицит США в торговле с Японией – 56,1 млрд. долл. Нельзя вместе с тем не признать, что размеры товарооборота отражают реальный уровень взаимопроникновения и взаимозависимости экономик двух стран, а внешнеторговый дефицит США носит во многом объективный характер. Только за период с 1993 по 1998 г. США подписали с Японией 23 соглашения, призванные облегчить американским товарам доступ на японский рынок, однако дефицит в торговле с ней не сократился, а вырос. Объясняется это не столько сохранением многообразных барьеров, ограничивающих доступ на японский рынок, сколько сложившейся в Японии моделью индивидуального потребления, по существу прямо противоположной американской. Кроме того, с учетом правил ВТО, США практически уже исчерпали возможность ограничивать наплыв японских товаров на свой внутренний рынок. В таких условиях именно тесное военно-политическое сотрудничество с Японией позволяет США оказывать на нее максимально сильное воздействие в вопросах экономики. Воздействие это сегодня уже далеко не абсолютно, нередко наталкивается на жесткий отпор японцев, но тем не менее достаточно эффективно. США и проблемы Корейского полуострова

Расстановка сил и динамика событий на Корейском полуострове уже давно сделали его катализатором деидеологизации американской внешней политики. Причина в том, что здесь всегда хватало проблем, требовавших не столько концептуального планирования, сколько оперативного реагирования. В итоге по иронии обстоятельств в своей политике в отношении запредельно социалистического режима в КНДР США, как и прежде, руководствуются отнюдь не идеологическими соображениями. Главная проблема Корейского полуострова – необходимость постоянного управления межкорейским конфликтом. Не будет большим преувеличением сказать, что даже сама идея управления неразрешимым конфликтом как цель политики была впервые апробирована именно на межкорейской фактуре.

С началом советско-китайской конфронтации, по отношению к которой КНДР старалась соблюдать условный нейтралитет, США по существу перестали рассматривать ее в качестве последовательного и послушного союзника любой из конфликтующих сторон. На первый взгляд это не привело к изменениям американской политики: она была по-прежнему нацелена на предотвращение коммунистической агрессии с севера. Однако сама эта гипотетическая агрессия начала восприниматься уже не как функция советского экспансионизма и угроза геополитического прорыва коммунизма, а как локальный конфликт с трудно прогнозируемыми последствиями. Постепенно идейные соображения борьбы с коммунизмом отошли в политике США на задний план. На передний же – вышли практические меры по сдерживанию КНДР.

Американо-китайское сближение, а много позже нормализация советско-южнокорейских отношений, отдалившая КНДР от СССР и соответственно приблизившая к Китаю, в какой-то мере возродили для США значение контактов с последним по корейской проблематике. Временами американцы за неимением иных способов возлагали на эти контакты немалые надежды в плане воздействия на КНДР. Однако цели воздействия были всегда предельно конкретны и сугубо деидеологизированы.

В целом нельзя не признать, что на Корейском полуострове, как ни в каком другом районе мира, политика США вносила реальный вклад в обеспечение стабильности, пропорциональный угрозе, исходившей от КНДР. Северокорейские коммандос штурмовали президентский дворец в Сеуле, планировали и осуществляли акции по физическому устранению государственного руководства Южной Кореи, взрывали пассажирские самолеты, осуществляли другие диверсионные акции по существу на плановой основе. В приграничных с Южной Кореей районах вооруженные силы КНДР сосредоточили огромное количество артиллерийских систем, в зоне поражения которых находится Сеул. В таких условиях не приходится сомневаться в том, что именно военное присутствие США в Южной Корее, а в более широком плане американо-южнокорейское военно-политическое сотрудничество сыграло решающую роль в предотвращении новой войны на Корейском полуострове, хотя одновременно и способствовало своеобразной консервации высокого уровня напряженности.

Одномерность американской политики на Корейском полуострове порождала и другую форму ее деидеологизации, а именно терпимое отношение к жесткому режиму военной диктатуры, сложившемуся в Южной Корее. Время от времени США предпринимали точечные действия для сдерживания его наиболее одиозно репрессивных замыслов. Так, в частности, именно протесты США спасли в 70-е годы жизнь видному диссиденту Ким Дэ Чжуну, приговоренному к смертной казни, но отпущенному затем в эмиграцию в США. Как известно, в 1998 г. Ким Дэ Чжун вступил на пост президента Республики Корея (РК).. В целом, однако, США были всегда склонны проявлять “понимание” особых условий, породивших южнокорейскую диктатуру, тем более, что сама эта диктатура к своей неизменной приверженности союзу с США добавила в 70-е годы умение эффективно управлять собственной страной.

В 90-е годы американская политика на Корейском полуострове получила новые объекты приложения. Лишившись экономической помощи СССР и в значительной мере Китая, КНДР начала быстро приходить в упадок. Повысилась вероятность апокалиптических сценариев как полного коллапса северокорейского режима, так и его крупномасштабных авантюристических действий в преддверии неминуемого коллапса. Сценарии эти пока не материализовались, однако политика КНДР действительно приобрела объективно более опасный, чем прежде, характер. Пхеньян явно вознамерился создать собственное ядерное оружие, объявив в 1993 г. о выходе из договора о его нераспространении и развернув широкую программу соответствующих исследований. КНДР также отказалась присоединиться к конвенции о запрещении и уничтожении химического оружия.

Первая реакция США была традиционной: КНДР пригрозили экономическими санкциями. Вскоре, однако, в том числе и под влиянием России и КНР, США пришли к выводу о неэффективности санкций в отношении страны, и так живущей в практической изоляции от внешнего мира. Сыграло свою роль и то обстоятельство, что, нагнетая напряженность в отношениях с МАГАТЭ и бойкотируя диалог с РК, северокорейцы всячески подчеркивали свое желание вести дела напрямую с США. Такие настроения в Пхеньяне не могли не импонировать американцам. В октябре 1994 г. США подписали с КНДР рамочное соглашение, в соответствии с которым КНДР приостановила свой выход из договора о нераспространении, заморозила ядерную программу и возобновила прием инспекций МАГАТЭ, а США обязались соорудить в КНДР АЭС с реакторами на легкой воде, исключающими использование отработанного топлива для производства ядерного оружия, за счет средств международного консорциума, а на весь период строительства АЭС гарантировали поставки мазута и других энергоносителей в кредит для компенсации потерь от замораживания ядерной программы. Рамочное соглашение, хотя и с перебоями, осуществляется, оставаясь сегодня главным рычагом американского воздействия на КНДР. Сам же факт решения США его заключить позволяет, как представляется, сделать некоторые выводы об особенностях американской внешней политики на новом этапе. Это решение отражает, в частности, готовность США беспрецедентно гибко и изобретательно реагировать на реальные угрозы их интересам. Вместе с тем в этом решении присутствует и некая претензия США на исключительность своего положения в мировой политике: американцы готовы построить АЭС с реакторами на легкой воде в Северной Корее, но категорически возражают против строительства Россией точно такой же АЭС в Иране.

Еще одним объектом политики США на Корейском полуострове являются переговоры о замене соглашения о перемирии в Корее от 1953 г. новой системой поддержания мира и стабильности. В феврале 1996 г. КНДР выступила с предложением о заключении с США двустороннего “временного соглашения”, которое затем открыло бы дорогу к полномасштабному мирному договору между КНДР и США. В ответ на это в апреле 1996 г. США и РК предложили начать переговоры по формуле “два плюс два” с участием РК, КНДР, США и КНР с целью создания новой системы поддержания мира на полуострове. Ценой больших усилий США удалось уговорить КНДР принять это предложение. Два раунда четырехсторонних переговоров состоялись в декабре 1997 г. и в марте 1998 г., но не принесли пока ощутимых результатов. Вообще говоря, перспективы этих переговоров достаточно туманны.

Официально США исходят из того, что в основе новой системы поддержания мира должна лежать договоренность между РК и КНДР. Между тем, КНДР по-прежнему настаивает на прямой договоренности с США. Четырехсторонний формат переговоров способен сглаживать это противоречие только до тех пор, пока не придет время окончательных решений. Когда это случится, США все равно придется выбирать из двух взаимоисключающих вариантов. Чувствуется, что США в принципе были бы готовы и к единоличной договоренности с КНДР, но не решаются “обидеть” своего союзника Республику Корея, для которой такой исход был бы сопряжен с абсолютной потерей лица. Неясен также и механизм замены соглашения о перемирии. Коль скоро это соглашение было заключено от имени ООН, гипотетическая новая система поддержания мира, очевидно, должна быть утверждена Советом Безопасности ООН. Как это сделать, если четырехсторонние переговоры явно не учитывают интересов России, обладающей в СБ ООН правом вето, – еще один большой вопрос.

В целом очевидно, что США исподволь готовятся к объединению Кореи и пытаются исключить его достаточно вероятные взрывоопасные сценарии. С другой стороны, когда и если объединение произойдет, на Корейском полуострове возникнет принципиально новая ситуация, а РК, получившая новое для нее бремя абсорбции севера, должна будет приступить к коренной переоценке своих стратегических приоритетов, возможностей и самих общественных основ. Как это повлияет на позиции США, в частности на легитимность их военного присутствия на полуострове, пока неясно. Экономические связи: испытание кризисом США, особенно западные штаты страны, активно участвуют в экономической жизни Восточной Азии. На регион приходится 40% внешней торговли США, что дает 2 млн. рабочих мест для американцев; экспорт в регион в общем объеме продаж для штата Орегон достиг 63,9%, для Аляски – 57,9%, для штата Гавайи – 64,6, для Калифорнии – 51,9, для Небраски – 55,7, для Нью-Мексико – 68,8, для штата Вашингтон – 54,6%; в регион вложено около 1 трлн. долл. американских прямых и портфельных инвестиций. Глубокая вовлеченность США в экономическую жизнь региона сделала их непосредственным участником азиатского финансового кризиса, начавшегося в 1997 г.

Воздействие азиатского финансового кризиса на американскую экономику неоднозначно как на макроэкономическом, так и на микроэкономическом уровнях. В условиях тесной взаимозависимости финансовых рынков потеря стоимости финансовых авуаров в странах Восточной Азии на сумму в 700 млрд. долл. лишь за вторую половину 1997 г. не только нанесла удар по американским держателям акций, потерявшим, по оценкам, около 30 млрд. долл., но и увеличила дефицит внешней торговли США, что в свою очередь ведет к снижению темпов роста американской экономики. По оценкам, девальвация основных валют стран Восточной Азии в 1998 г. приведет к росту дефицита внешней торговли США до 221,8 млрд., а в 1999 г. составит 264,4 млрд. долл., а темпы экономического роста в 1998 г. упадут на 1–0,5%.

С другой стороны, нестабильность азиатского финансового рынка ведет к бегству денег с этого рынка и к росту инвестиций в более надежную американскую экономику, что, в свою очередь, приводит к снижению учетной ставки кредитования, а в более отдаленной перспективе – к экономическому росту. В краткосрочной перспективе финансовый кризис в Азии может привести к прямому и косвенному негативному воздействию на экономику США. По оценкам, рост валового внутреннего продукта США, в реальном исчислении составлявший в 1997 г. 3,8%, в 1998 г. сократится до 2,8, а в 1999 г. составит 2,3%. Однако связь между спадом американской экономики и финансовым кризисом в Азии является скорее опосредованной, чем прямой. Негативное воздействие идет в первую очередь через общую финансово-экономическую нестабильность, нарушение устоявшихся деловых связей на микроэкономическом уровне и сокращение американского экспорта в страны региона. Более того, снижение темпов роста экономики США скорее связано с внутренней экономической конъюнктурой, чем с внешними факторами.

На микроэкономическом уровне последствия азиатского финансового кризиса сказываются прежде всего на работе тех американских финансовых учреждений, которые вовлечены в инвестиции на региональном рынке. Многие банки, пенсионные фонды и инвестиционные компании понесли потери на первом этапе кризиса, но в будущем игра на финансовом рынке может принести прибыли в случае финансовой стабилизации в регионе. Значительно снизились возможности стран Восточной Азии для покупки американских товаров. Рост дефицита торговли США со странами региона в основном идет не столько за счет увеличения импорта, сколько в силу сокращения американского экспорта в страны Восточной Азии. Связано это не только с экономическим кризисом в странах региона, но и с тем, что даже значительно подешевевшие азиатские товары во многих секторах экономики все с большим трудом конкурируют с американскими товарами. Соединенные Штаты смогли извлечь надлежащие уроки из многолетней конкурентной борьбы с Японией и другими странами и значительно увеличили конкурентоспособность таких товаров, как, например, автомобили, на которые приходилась львиная доля дефицита американо-японской торговли.

С точки зрения доходов корпораций их рост снижается как за счет повышения ценовой конкурентоспособности импорта из стран Восточной Азии, так и вследствие роста заработной платы в США. По прогнозам, уровень корпоративных доходов в 1998 г. составит 3,7%, что значительно меньше показателей 1997 г. – 9,4, а тем более уровня 1996 г. – 13,2%.

Совершенно очевидно, что администрация США прилагает значительные усилия для стабилизации экономической ситуации в этом стратегически важном для Америки регионе. Конгресс США одобрил предоставление дополнительных 18 млрд. долл. МВФ, которые были направлены на оказание финансовой помощи странам региона. Всего МВФ, где доля США достигает 18%, предоставил 58,2 млрд. долл. Южной Корее, 36,6 млрд. – Индонезии, 17,1 млрд. – Таиланду.

Отношение США к азиатскому валютно-финансовому кризису 1997–1998 гг. с самого начала было неоднозначным. С одной стороны, кризис наносил болезненный удар по конкурентам США, с другой – серьезная дестабилизация ситуации в регионе была явно не в интересах Вашингтона. Как заявил министр финансов США Р.Рубин, комментируя американское участие в программах финансовой помощи странам Азии, “мы не истратим ни цента на помощь инвесторам и банкирам, цель наших программ, по крайней мере с нашей точки зрения, восстановить финансовую стабильность в тех странах, где остаются наши огромные экономические интересы или затрагиваются интересы нашей безопасности”.

События лета 1998 г. показали, что Соединенные Штаты готовы идти на значительные расходы для предотвращения дальнейшего ухудшения финансового положения своего ближайшего союзника – Японии. В Вашингтоне хорошо понимают взаимосвязанность экономик обеих стран и возможные глобальные последствия развития экономического кризиса в Японии.

Анализ реальной ситуации в Восточной Азии позволяет предположить, что в конце нынешнего и в начале будущего века определять региональную политику будут США, Япония и Китай при участии России и стран АСЕАН. Футурологические прогнозы уже сегодня полны предположениями о неизбежности столкновения США, Японии и Китая в борьбе за лидерство в этой части мира. Такого рода сценарий возможен, но отнюдь не обязателен. Пока экономическая и политическая нестабильность региона гарантирует сохранение американского военного присутствия, что, в свою очередь, будет серьезно сдерживать возможные военные амбиции Токио или Пекина. Если Россия выйдет из кризиса и попытается обеспечить себе достойное экономическое присутствие в этой части мира, то можно предположить, что США пойдут еще дальше по пути сокращения своего военного присутствия в регионе, а Китай и Япония активизируют свою региональную политику, и стабильность здесь будет определяться многослойной системой отношений между США, Китаем и Японией, когда поддержка Россией любого из участников баланса будет способна существенно укрепить его позиции.

Сохраняя хотя и ослабленный, но еще мощный военный потенциал на Дальнем Востоке, Россия обеспечивает себе определенное место в региональной политике. До сегодняшнего дня страны региона воспринимали и продолжают воспринимать Россию в контексте ее военного присутствия на Дальнем Востоке, глобальной политики и прежде всего – ее отношений с США. Говорить сейчас о действенной внешнеполитической концепции России в регионе весьма трудно из-за неопределенной расстановки внутриполитических сил и очевидных противоречий между реформами и экономическими реалиями страны. В Восточной Азии, как, впрочем, и в любом регионе мира, реальная роль России будет прямо пропорциональна успехам реформ и развитию ее политических и экономических связей со странами региона.

Объявления