– С какими сложностями сталкивается архитектурное бюро, когда оно берется строить офисное здание в центре города? Расскажите, пожалуйста, о том, как это происходит в Москве, в первую очередь, сравнительно с мировой практикой?

– Во всем мире, и в Москве тоже, существует одна общая коллизия: организации хотят строить свои офисы именно в центре, что не всегда хорошо для города. В Америке и в Европе большой властью обладают городские согласующие организации, которые понимают, что большое количество офисов в центре мегаполиса означает, что этот центр ночью вымирает, становится более криминогенным, чем даже окраины. С другой стороны, организациям эти соображения о развитии города не очень важны, и они стремятся в центр. Для нашего архитектурного бюро при строительстве офиса МТС важно было соблюсти баланс между требованиями заказчика и нуждами города.

– Какой образ здания в итоге смог разрешить эту ситуацию?

– Мы искали образ некоей городской усадьбы XXI века. С одной стороны, само офисное пространство – это пространство очень рациональное, оно предполагает четкую функциональность. Каждый метр должен возвращать деньги. Рабочее место должно быть замечательно организовано. Здесь сложно допустить какие-либо фривольности, которые могут быть в квартире, в дачной резиденции. Я, к сожалению, не помню, как зовут этого замечательного итальянца, который провозгласил такую вещь: он писал, что начинает проектирование здания с одного рабочего места. Целое многоэтажное офисное пространство выводится из одного человека, отсюда вытекает пространство для групп людей, для организаций, для групп организаций. По этому пути пошли и мы при проектировании внутреннего пространства здания.

Но чистой функциональности, к которой располагает офисное пространство, противостоят требования места, окружения. Это очень интересный район, неподалеку от храма Христа Спасителя. Я знаю, что в Центре я не могу сделать вещь в угоду чистой функции, уродующую ткань города. Понимаю, что многие архитекторы со мной не согласятся, провозгласят культ чистой функции. Но для меня строительство в Центре – своего рода игра компромиссов. Я вырос на Сретенке, и с болью наблюдаю за тем, что происходит с московским центром. В нашем же случае тон задавал, во-первых, храм Христа Спасителя, и я считаю, что не могу закрыть вид на него. Во-вторых, рядом расположен огромный гараж, знаменитое здание, построенное Михаилом Григорьевичем Леоновым, и гараж тоже задает тон. Это – ограничения, которые накладывает историческая среда. Мы вообще очень любим ограничения: чем их больше, тем интереснее работать.

Мы стали искать, повторюсь, образ городской усадьбы XXI века. Наше здание становится таким переходным модульным объемом между маленькими строениями старой Москвы и большим гаражом, который становится для этого здания фоном. Кривизна фасада задается кривизной самого участка. Также я стремился поделить здание по горизонтали и по вертикали на три части, иначе это оказался бы монстр. И ниоткуда этот дом не смотрится единым целым, хотя красная кирпичная облицовка дает ощущение цельности.

Еще я сделал деталировку. В соответствии с нашими традициями, дом в центре Москвы должен быть украшенным. Поэтому на здании много деталей. А, идя по пути украшательства, мы также помнили о том, что современная деталь – деталь функциональная.

– На какие еще отечественные традиции вы опирались, кроме необходимости делать здание в центре украшенным, «ярким»?

– Мне показалось, что некоторый намек на конструктивизм будет уместен в этом здании. Я стремился показать структуру здания, сделать прозрачной и показать конструкцию и инженерию дома: колонны, перекрытия. И так как у меня было стремление выразить конструкцию, логично было подхватить конструктивистские мотивы 1920-х годов, и на часах в этом доме мы даже сделали цитату из Весниных, их здания «Ленинградской Правды», повторили графику тех часов, специально настаивали на таком решении, боролись за это и были отчасти правы.

– Частный заказчик в нашей стране появился недавно. Скорее всего, он далек от конструктивизма. Как вы сочетаете требования заказчика с художественным подходом?

– В перестройку у архитекторов существовал лозунг: клиент всегда прав. Сейчас мы относимся к делу иначе. Потому что если бы клиент был прав, он строил бы сам, а не обращался бы к нам. Сегодня деньги есть у бизнесмена Х, завтра у бизнесмена Y, а дом остается на века, и архитектор должен строить именно вещь для города. Конструктивизм – это точка отсчета всей современной архитектуры в том плане, что именно там зародилось понимание того, что дом имеет не только изобразительные функции, но становится философским и идеологическим посланием.

Что касается частного заказчика, то это люди, которые уже ездят на дорогих престижных машинах, носят дорогие костюмы, но они еще не понимают, почему надо потратить серьезные деньги даже не на архитектуру вообще, а на свое конкретное здание. Они всю жизнь ходили в райкомах по обшарпанному линолеуму, а сейчас сидят в каких-то деревенских домах и не пришли еще к тому, чтобы востребовать качественную архитектуру. Это не американские миллионеры, не европейские интеллектуалы, не арабские шейхи. Формируя заказ, они не требуют от нас хорошего продукта. Они не требуют от архитектора, чтобы он выкручивался, придумывал, как сэкономить тепло, электроэнергию, как это делается во всем мире. С другой стороны, и мы, архитекторы, недостаточно образованы по мировым меркам, и такого процесса, который стимулировал бы нас узнавать новые технологии, давать максимально качественный на выходе продукт – такого процесса нет в России. Заказчик может сказать: на тебе денег с барского плеча, сделай такой козырек, какой ты хочешь. Нет понимания того, что хорошая архитектура нужна ему, заказчику.

В данном случае заказчик – наш давний друг, мы уже проектировали для него ряд вещей. Но вот, скажем, мы стремились внутреннее пространство офиса сделать конструктивным, четко организованным. Любопытно, что когда идет работа, заказчик не вмешивается в строительство, и я могу работать спокойно. Но когда дом уже закончен, ему надо показать вкус. И в этом случае он решил поставить на входе в здание какую-то витрину, которая закрывает вид на зал. В каком-то смысле он прав, с той точки зрения, что витрина там может быть и нужна, но где-то и не прав, потому что входящий человек сразу тыкается в эту витрину, это не совсем хорошо, даже из утилитарных соображений. Но всегда можно найти компромисс.

– Какие московские здания в офисном стиле вызывают ваше одобрение?

– Есть, например, очень хорошее здание Центросоюза, которое построил Ле Корбюзье. Но он потом отказался от авторства, потому что коммунисты, как всегда, влезли не в свое дело и запретили ему делать такое остекление, которое он хотел. Еще я назвал бы здание «Газпрома» на Новых Черемушках, сделанное мастерской Ханина: оно очень хорошо выражает дух этой организации.

– Итак, в Москве или развивается, или намечается, или идет широкое офисное строительство. Как бы вы оценили его в контексте мировой истории офисного строительства?

– Я думаю, что самым первым офисом была пещера шамана. Потом – разнообразные постройки, из которых осуществлялось правление жрецов, фараонов – это первые истоки офисного пространства, которые до нас дошли в руинах. Это здания, в которых принимались основные решения, где занимались физическим, а не интеллектуальным трудом. Потом стала возникать светская архитектура… В современной истории существует разделение на английский и французский градостроительный путь. В Лондоне Сити становится частью исторической застройки в центре города, живет внутри исторического центра, оттуда и пошло представление об офисном центре. В Париже, наоборот, были построены целые офисные районы, Париж провозгласил, что офисы мы переносим в отдельное место и заново его планируем и строим. Мое ощущение, что Москва сейчас склоняется к французскому пути, только вот как он будет реализован, покажет время. Само слово «офис», как и слово «бизнес» для нас очень недавнее.

Мир и Дом

Источник: http://www.irn.ru/articles/2161.html

Объявления