1. 27 апреля 1999 года в кабинете премьер-министра России находились он сам и его первый заместитель Вадим Густов, который только что вернулся из Приднестровья. Будучи руководителем официальной делегации, он решал ряд серьезных вопросов как в Тирасполе, так и в Кишиневе. Встречался с руководством самопровозглашенной Приднестровской республики и президентом Молдавии Петром Лучинским. Переговоры велись тяжело, так как проблема была застарелой — камнем преткновения продолжало оставаться оружие, которое согласно международным договоренностям предстояло вывезти со складов российской 14-й гвардейской общевойсковой армии. Оружия там ещё со времен второй мировой войны скопилось огромное количество, им настойчиво интересовались, пытаясь завладеть или перекупить, интернациональные криминальные структуры, его стремились удержать лидеры Приднестровья, выторговывая в обмен списание долгов за российский газ, а это ни много ни мало сто миллионов долларов. Молдавские власти тоже просили оставить кое-что своему оборонному ведомству — ту же, к примеру, амуницию для саперов. Густов обошел громадные оружейные склады, переговорил с командованием группировки, а после официальных встреч и согласований, когда были достигнуты нужные договоренности, подписал необходимые документы.

Доклад Густова прервал телефонный звонок, и Евгений Примаков попросил его:

— Возьмите, пожалуйста, трубку. Телефон прямой, из Кремля...

— Да, я слушаю!

— Вадим Анатольевич, это вы?

— Я, Владимир Николаевич... — Густов узнал голос Шевченко, руководителя службы протокола администрации президента.

— Вадим Анатольевич, вас вызывает президент. В графике встреч вы на 13 часов 50 минут.

— А по какому вопросу?

— Узнаете на месте...

Густов вопросительно посмотрел на Примакова, но тот лишь неопределенно пожал плечами.

На следующий день газеты пестрели броскими заголовками материалов, переданных информационными агентствами. «Е. Примаков был в курсе решения президента об изменениях в составе кабинета министров», —сообщил журналистам руководитель Управления правительственной информации И. Щеголев. По его словам, премьер «не видит в этом ничего драматического и считает перестановки в кабинете делом вполне естественным».1

Резонно предполагать, что Примаков, профессиональный разведчик и дипломат, прекрасно видел: тучи над ним и его командой сгущаются. И он не мог позволить себе, отстаивая первого заместителя, обострять отношения с подозрительным и непредсказуемым Ельциным. Для него главным на тот момент оставалось продлить срок работы своего правительства, чтобы как можно полнее реализовать стабилизационную экономическую программу. И ещё не известно, как бы он поступил, будь у него твердая уверенность в том, что и самому кабинету после отставки Густова отпущено всего две недели. «Борис Ельцин признает в своих мемуарах достоинства Е. Примакова как политика, как человека и как премьера. Можно догадаться также, что Ельцину очень не нравились как независимость, так и растущая популярность Евгения Максимовича». 1

Как бы там ни было, но кто уж действительно ничего не подозревал, так это сам Вадим Густов. Предыдущие встречи с Борисом Ельциным у него были непродолжительными. И на этот раз он лаконично проинформировал главу государства о своей поездке в Приднестровье, доложил выводы, ответил на вопросы. После ничего не значащего разговора о Государственной Думе, необходимости повышения в стране зарплат и пенсий, президент поручил ему побывать, причем, не откладывая, вместе с министром обороны маршалом Игорем Сергеевым в Таджикистане, где у расположенной там российской 201-й мотострелковой дивизии возникли проблемы с арендой земли. А также поинтересовался проектом президентского указа по поводу реконструкции нефтеперерабатывающего завода в Киришах. На прощание Борис Николаевич по-отечески обнял Вадима Анатольевича, пожал ему руку и пожелал удачи.

Возвращался в Дом правительства первый вице-премьер окрыленным. Доложил о встрече Примакову и вернулся к себе, преисполненный новых планов. Но через пятнадцать минут открылась дверь кабинета, вошел его секретарь, а с ним — трое журналистов.

— Вадим Анатольевич, вас уволили?

— Да нет... Откуда вы взяли?

— По радио сообщили...

Чуть позже Примаков в его присутствии позвонил главе президентской администрации Александру Волошину:

— Густов уволен?

— Утром уволен. Борис Николаевич забыл ему об этом сказать...

И все. Никаких других объяснений.

В интервью московской газете «Версия», которую редактировал тогда Артем Боровик, Густов отметил: «Отставка была неожиданной, ибо ни премьер, 1 ни президент претензий ко мне не имели. Когда известие пришло — я оторопел. Я через час после этого известия уехал к отцу во Владимирскую область. Для меня отец — высший авторитет, ему 75 лет. Когда я приехал, он был расстроен. Спросил: «Ты что, Примакова подвел?» Я говорю: «нет». Отец успокоился, и через пару часов я уехал обратно в Москву». 2

А в Интернете электронный выпуск web-газеты «Петербургские выборы» после этого события сообщал о Густове: «Хорошо продвинутая в годы его губернаторства Ленинградская область со своими проектами и международными программами фактически ничем не обязана московским политическим группировкам. Более того, некоторые инициативы губернатора Густова, например, своя нефтяная труба и серия портов на Балтике, не нравились ни зарубежным конкурентам, ни связанным с ними московским протекционерам. Это, безусловно, очень мешало Вадиму Густову на московском этапе его биографии.

Но не только это. У него, по большому счету, не было в Москве своей команды, потому что самые сильные и влиятельные его коллеги и соратники остались в Петербурге и Ленинградской области. А те, кого он призвал в Москву, не могли составить настоящей конкуренции московским чиновным и политическим структурам, исторически заваливающим чужаков — особенно с ленинградско-петербургскими «номерами». Это касалось и увязающих в московской рутине петербургских политиков, и журналистов, и хозяйственников. Редким исключением является Анатолий Чубайс. Но он не принадлежал ни к тем, ни к другим, ни к третьим.

У Вадима Густова — явного и многим понятного и симпатичного лидера Ленинградской области — не было должной поддержки со стороны Санкт-Петербурга, «карта которого разыгрывалась в эти годы гораздо менее успешно, чем областная».

Сменивший Вадима Анатольевича на посту первого вице-премьера министр внутренних дел Сергей Степашин вскоре стал председателем правительства, но пробыл в этой должности считанные месяцы. Вместо него был назначен Владимир Путин, ради которого вся эта сложная комбинация, как полагают некоторые аналитики и утверждает в своих мемуарах сам Ельцин, и задумывалась.

Почему из двух первых вице-премьеров правительства Примакова уволили именно Вадима Густова, а не Юрия Маслюкова, одного из лидеров КПРФ? Логика у комбинаторов была на тот момент простая: «Уберешь Маслюкова — начнутся проблемы с прохождением бюджета в Госдуме, уберешь Густова — проблем никаких!» 1

Д аже многие из тех, кто хорошо знает Вадима Густова, задавались не раз вопросом: а следовало ли ему оставлять область в столь тяжелое время и уходить в правительство? Не допустил ли он тогда серьезную ошибку? Не случайно, должно быть, в середине сентября 1998 года губернатор Санкт-Петербурга Владимир Яковлев на пресс-конференции в Смольном назвал ленинградского губернатора смелым человеком и единственным из руководителей субъектов Федерации, кто согласился на вхождение в состав правительства в столь критических для страны условиях. Отметив, что нужно Густову помочь и поддержать в работе, Яковлев при этом заметил: «Конечно, было бы хорошо, если бы как можно больше моих коллег вошли в федеральное правительство, но мы — выборные люди, давали обещание своим избирателям и должны эти обещания выполнять». 1

Сам Густов на следующий день после своего согласия войти в состав правительства Примакова откровенно заявил газете «Вести»: «Честно говоря, трудно объяснить этот поступок с позиции здравого смысла. Но мне кажется, что губернаторы обязательно должны входить в правительство: все проблемы, которые скопились в России, чувствуются в регионах, а не в Москве».

Спустя четыре года я не удержался и спросил у Вадима Анатольевича, что все-таки заставило его решиться на столь рискованный шаг, пожертвовать карьерой губернатора, и представлял ли он в полной мере весь трагизм положения в стране?

— Я ведь не на Луне жил. Руководил крупнейшей в стране областью, был членом Комитета Совета Федерации по вопросам экономической политики, председателем Северо-Западного отделения экспертно-координационного совета по национальной безопасности при председателе Госдумы, членом Комиссии при президенте страны по противодействию политическому экстремизму. Это — в 1996–1997 годах. В следующем, 1998-м, вошел в состав правительственной Комиссии по реализации Концепции государственной национальной политики и в Межведомственный совет по координации деятельности в области дорожного строительства. В канун финансово-экономического кризиса был назначен членом рабочей группы для подготовки проектов нормативных правовых актов в области финансово-бюджетных отношений органов государственной власти и органов местного самоуправления... Так что общефедеральной, скажем так, информации у меня было более чем достаточно, а к ней прибавлялся и собственный губернаторский опыт.

— Каковы ваши понимание и оценка всего произошедшего со страной? Ведь у вас как у первого вице-премьера правительства России наверняка было собственное видение ситуации, прежде всего — экономической?

— У Владимира Ивановича Даля есть забавное определение трех степеней пьянства: с воздержанием, когда крадешься по стенке; с расстановкой, когда двое ведут, а третий ноги переставляет, и с расположением, когда лежишь врастяжку... Предыдущие семь лет до кризиса российская экономика успешно преодолела первые две стадии. В августе 1998-го она без памяти лежала в «бюджетном гробу» — в растяжку. На грань дефолта была поставлена вся страна.

— То есть в августе 1998-го произошла естественная и неизбежная «самоликвидация старой власти», как окрестил небезызвестный Милюков уход в отставку и небытие последнего царского правительства в феврале 1917 года. С той лишь разницей, что тогда столица взбунтовалась, царь подписал вскоре манифест об отречении, его министры в панике разбежались и вынуждены были скрываться. В 1998-ом беспорядков в столице не было, царь, то бишь президент, проигнорировал требование об отставке, а его обанкротившиеся министры невозмутимо раздавали интервью, не собираясь прятаться... Как было рядовым россиянам во всем этом разобраться?

— Об истинных, глубинных причинах обрушившегося на Россию свирепого кризиса простой, издерганный годами борьбы за выживание человек поначалу не задумывался, пребывая в шоке. Он знать не знал о каких-то там либерализме и монетаризме, но вдруг оторопело обнаружил: жалкие экономические подпорки, которые хоть как-то помогали ему существовать, в одночасье посыпались, будто зубья из поломанной расчески. Из-за неожиданной обвальной девальвации рубля большая часть населения в одночасье обнищала. Стали быстро, как в незабвенные горбачевские времена, пустеть магазинные полки. И это при том, что цены на жизненно необходимые товары за несколько недель выросли почти вдвое: разгулялась никем не контролируемая ценовая свистопляска... Лишь по прошествии некоторого времени люди стали размышлять над тем, как и почему все случилось. И, быть может, понимать, что кризис начался не с «финансового Чернобыля» 17 августа, а гораздо раньше. С грабительской приватизации, с криминализации рынка, с недополученной массово, месяцами, мизерной зарплаты, нищенских пенсий или пособий...

— Вадим Анатольевич, ученые считают, что, начиная с 1920 года, у нас в стране проводились четыре экономические реформы. Последняя была провозглашена в 1950-1960 годах государством, но так и не состоялась. Свидетелями пятой по счету экономической реформы, ставшей общегосударственной трагедией, все мы недавно являлись...

— Даже самые прозорливые из ученых и представить себе не могли, что произойдет на самом деле. Что от поддержки отечественного производителя правительство перейдет к поддержке финансовых спекулянтов. Что основой экономической политики в богатейшей по ресурсам и научно-техническому потенциалу стране станет систематическое неисполнение бюджета и, как следствие, создание государственных финансовых пирамид, которые обречены были рухнуть и накрыть своими обломками всю экономику. И, конечно же, немыслимо было вообразить, что единственным видом экспорта из России, точно из слаборазвитой страны, станет стратегическое сырье: нефть, газ, металл, промышленные полуфабрикаты. Да ещё — блокируемое западными конкурентами вооружение...

— В советские времена мы жили при плановом хозяйстве, и там проблемы вставали другие. Но вот что интересно. Даже в царской России с её неразворотливой капиталистической экономикой бюджетная политика выдерживалась жестко...

— В дореволюционной России государственный бюджет вплоть до первой мировой войны оставался практически бездефицитным. В ходе продуманной денежной реформы была законодательно введена в 1896 году золотая валюта. Государственному банку, кроме того, разрешили выпускать триста миллионов рублей кредитных билетов, не обеспеченных золотом — это что-то вроде чрезвычайной эмиссии. Но царское правительство ни разу не воспользовалось этим заманчивым и вполне законным правом — бумажные деньги были полностью обеспечены золотым запасом империи. Не воспользовалось оно этим правом даже в годы русско-японской войны и первых мощных революционных всплесков.

— И все это во времена царствования Николая Второго, который, по выражению Александра Блока, «был упрямый, но безвольный, нервный, но притупившийся ко всему...».

— Царь-то, должно быть, и уродился безвольным, да министры-реформаторы у него, несомненно, оказывались проницательными, волевыми, деятельными. Такими, как разные по подходам Витте и Столыпин. Да и позднее... Возьмем для наглядности великого разрушителя старых государственных устоев — несгибаемого Льва Троцкого. Удивительно, но огнем и мечом насаждая в обескровленной стране казарменную диктатуру, одним из критериев создания новой крепкой экономики он считал подъем производительных сил и приближение социалистического производства к капиталистическому. Имея в виду, как сказали бы сегодня, реальный сектор экономики. Лев Давидович хотя и твердил неустанно об угрозе «буржуазного перерождения», а хорошо знал, что масло само не родится. Другой пламенный революционер Клим Ворошилов, не блиставший, правда, ни ораторскими способностями Троцкого, ни его образным письмом и обширными знаниями, выражал свое понимание экономической и политической задачи, тем не менее, здраво и внятно. Выступая в середине тридцатых годов на Путиловском заводе, он заявил по поводу строительства нового общества примерно следующее: для того, чтобы что-нибудь строить, нужно знать заранее, что вы строите: сарай, церковь, броненосец или пушку...Мне сейчас трудно судить, что знали, а о чем и понятия не имели ушедшие в политическое небытие отцы нынешних либеральных реформ. Хотя известно, конечно, что российской экономике прививалась модель основателя так называемой «чикагской школы» ученого-экономиста Милтона Фридмена, выступавшего против вмешательства государства в экономику. При этом сам Фридмен всегда подчеркивал: такая модель может подойти к экономически отсталым странам. Но отнюдь не к рыночной экономике развитого капиталистического общества и не к плановой экономике индустриально развитой социалистической страны, какой, несомненно, ещё оставалась к началу гайдаровских реформ Россия.

— А Примаков знал, что первоначально надо сделать, когда его назначили премьер-министром?

— За восемь месяцев своего существования цельная и талантливая команда единомышленников под руководством Евгения Максимовича не только стабилизировала макроэкономическую обстановку, но и заложила основу для того экономического роста, который затем и произошел. Это ещё долго будут называть феноменом правительства Примакова. Фигура в масштабе мировой политики, яркая и самобытная личность, он хорошо знал, что нужно делать в чрезвычайной ситуации. И когда в те провальные осенние дни после дефолта 1998 года он позвонил мне и предложил должность первого вице-премьера, я согласился. Нет, не ради более высокого чиновничьего поста. Нормализация ситуации в стране и регионах, в том числе и в Ленинградской области, впрямую зависела от принятия решений на федеральном уровне. Ведь после банкротства правительства Кириенко страна больше месяца жила вообще без кабинета министров. Обострилось противостояние между президентом России и парламентом, а в обществе царили панические настроения. Следовало в корне переломить эту ситуацию, сделать так, чтобы люди поверили в правительство, в российскую власть. А для этого необходимы были эффективные, аварийные, я бы сказал, меры, которые способны были предпринять только профессионалы. Замечу, что мне и раньше поступали предложения о переводе в Москву. Имея слишком много обязательств перед жителями области, я неизменно отказывался. Но тут — совершенно другое дело.

— И нисколько на этот раз не колебались?

— Я уже говорил — решение было тяжелым. Жаль было оставлять область, но я знал, что только там, в Москве, сумею сдвинуть ряд проблем, которые стопорили развитие основных наших проектов, а они имеют общефедеральное значение. Статус первого заместителя председателя правительства позволял превратить эти проекты в модель для всей страны и, сделав область «донором», поделиться с другими регионами не только доходами, но и опытом. Ну а сама Москва... Последствия тех или иных решений там просчитать трудно. Особенно, когда они готовятся и принимаются на самом верху. Наша белокаменная очень напоминает мне бермудский треугольник. В любую минуту может налететь шквал и начнется буря. И вот уже ты сам не в силах что-либо предпринять — все решают сила ветра и высота волн. В коридорах федеральной власти и прежде всего в Кремле на тот период были как видимые стремнины, куда по неосторожности или неведению может занести, так и коварные тихие омуты. Невольно оступился, не учел степень опасности или не заметил, что тебя уже приговорили на политическое заклание и — поминай, как звали... Обидно, конечно. Хотя самоуспокаиваться в той ситуации с самого начала не приходилось. Команда Примакова, и я в том числе, надеялись, что 1999 год проработаем обязательно. Мы почти успели сделать бюджет на год 2000-й... К слову, кадровый костяк министерств и ведомств, который сформировали мы, не менялся ни при Степашине, ни, первоначально, при Путине.

В российском правительстве Вадим Анатольевич проработал семь месяцев и девять дней. Для эпохи Ельцина с его бесконечной и непредсказуемой кадровой чехардой срок, надо полагать, значительный. Евгений Примаков позднее скажет в одном из телеинтервью: «Вадим Густов в правительстве работал очень хорошо, да и Ленинградскую область не забывал».

Но ведь один из основных мотивов его ухода в Москву как раз и состоял в необходимости помочь Ленинградской области.

В 15 часов 17 сентября 1998 года телефонный звонок Примакова, только-только назначенного премьер-министром, застал его, губернатора, в машине — он ехал в Гатчину на совещание с промышленниками.

— Вадим Анатольевич, здравствуйте! Есть деловое предложение — хочу пригласить вас в свою команду. Надо поговорить. Приедете?

— Приеду...

Он развернулся, заехал домой и через час вылетел в Москву. Чувства и мысли одолевали его неотступно всю дорогу — напряженные, противоречивые. Он вновь и вновь прокручивал в памяти все, что произошло за последние месяцы. В результате тяжелейшего финансово-экономического кризиса, разразившегося в августе и парализовавшего всю страну, Ленинградская область, как и большинство российских регионов, оказалась в тупике. Особенно — по проектированию и строительству Балтийской трубопроводной системы и портов, главного его детища. Несмотря на постановления правительства, были заморожены бюджетные средства на проектные работы портового комплекса в Усть-Луге. Такая же ситуация сложилась в Приморске, и лишь несколько лучше обстояли дела в бухте Батарейная. С помощью генерального директора производственного объединения «Киришинефтеоргсинтез» Вадима Евсеевича Сомова кое-что по строительству нефтепродуктопровода Кириши-Батарейная делалось даже в этих немыслимых условиях. Но в целом темпы создания системы трех новых портов на побережье Финского залива были чрезвычайно медленными. Незадолго до кризиса они с Сомовым подготовили проект указа президента России о налоговых и таможенных льготах для реконструкции «Киришинефтеоргсинтез» с целью более глубокой переработки нефти. Что позволит предприятию сразу же выйти на принципиально новый уровень конкурентоспособности, а значит, и увеличит поступление налогов в областной бюджет. Теперь судьба указа оказалась под вопросом. Затормозились или были отодвинуты на неопределенное время такие необходимые региону проекты, как строительство на площадке Ленинградской АЭС первого энергоблока с ядерным реактором корпусного типа нового поколения, обладающего многократной внутренней и внешней защитой. Как газификация городов и сел, проектирование аэропорта «Вещево», реализация «Балтийской селиконовой долины» и многое другое. Выжидательную позицию заняли и менеджеры фирмы «Форд», с которыми правительство области уже имело договоренность о создании совместного предприятия во Всеволожске. Под угрозой оказалась реализация проектов по возведению заводов фирм «Каттерпиллер» и «Филип Моррис», строительство которых началось. Все это вызывало тревогу. Зарубежные партнеры, внимательно наблюдавшие за убыстряющимся с каждым днем, точно селевая лавина, кризисным обвалом в России, не без основания опасались экономической катастрофы. Какие уж тут могли быть инвестиции и совместные проекты! Даже обычные сухопутные и морские поставки из-за рубежа через Балтийскую и Выборгскую таможни сократились тогда в десять раз. Отправка грузов задерживалась на складах иностранных фирм-поставщиков, а те суда, что успели выйти в море, по команде всполошившихся владельцев развернулись и стали выгружаться в Финляндии, Прибалтике, Польше.

Он думал и над тем, что позвал его не кто-нибудь, а именно Евгений Максимович Примаков, которого искренне уважал как политика и государственного деятеля, порядочного человека. Лично он познакомился с ним, тогда министром иностранных дел, в 1995 году, будучи председателем Комитета по делам СНГ в Совете Федерации. При первой встрече говорили в основном о трудностях процесса укрепления Содружества Независимых Государств. Эта проблема интересовала Примакова как одна из приоритетных в международных отношениях.

А в марте 1997-го, когда на ленинградского губернатора стали оказывать мощное давление из Москвы, недвусмысленно требуя, чтобы Балтийская трубопроводная система шла, минуя Приморск, в финский порт Порво, он, не видя иного выхода, обратился к Примакову за политической поддержкой. И Евгений Максимович, позвонив премьер-министру Виктору Черномырдину, сумел убедить его в государственной значимости проектов Густова. В том же 1997-ом за подписью Черномырдина вначале вышло постановление, а следом и распоряжение российского правительства о проектировании, строительстве и эксплуатации единой системы магистральных нефтепроводов на территории Ленинградской области.

И вот — очередная встреча в сентябре 1998-го. Дом правительства, 14 часов дня.

Премьер после приветствия сразу же перешел к делу:

— Вадим Анатольевич, вы энергичный и перспективный — вам нет ещё и пятидесяти, умеете и любите трудиться. Кому как не вам восстанавливать Россию? Я предлагаю вам пост первого вице-премьера. Блок вопросов — важнейший. Министерство по делам СНГ, региональная и национальная политика, федеративное устройство, социально-экономическое развитие субъектов Федерации, включая Чеченскую Республику, межбюджетные отношения, развитие и жизнеобеспечение северных территорий и малочисленных народов Севера. На вас будут возложены все проблемы Госстроя: от нормативных актов до жилищного строительства. Кроме того, — вопросы соотечественников за рубежом, а также — многое другое. Воз тяжелый, но вы его вытянете. В семнадцать часов мы намерены обсудить структуру нового правительства, и если есть мнения — высказывайте...1

Предложение было лестным, чрезвычайно ответственным, и оно поставило Густова перед проблемой выбора.

— Евгений Максимович, с одной стороны, у меня ещё остается два года до губернаторских выборов. С областью я связан не только значительной частью своей жизни, но и обязательствами перед избирателями. Там уже начаты, как вы знаете, крупные проекты, которые впрямую повлияют на экономическое будущее всего Невского края. С другой стороны, я отчетливо понимаю весь трагизм положения, в которое ввергнута страна, и готов сделать все возможное, чтобы ситуация выправилась. Но у меня есть четыре вопроса, от которых зависит, смогу ли я оставить губернаторскую должность.

Примаков внимательно посмотрел на Густова и спокойно сказал:

— Я слушаю вас...

— Первое. На какой срок работы в правительстве можно рассчитывать?

— На полтора года, вплоть до новых президентских выборов. На этот счет есть обещание Ельцина. Второй вопрос?

— Предоставление возможности назначать руководителей министерств и ведомств, которые будут подчинены мне, как первому вице-премьеру. Речь идет о профессионалах, чьи деловые качества я хорошо знаю.

— Логично, — согласился премьер

— Евгений Максимович! Третий вопрос, а точнее просьба, — не совсем обычен. Суть вот в чем. Деньги, заложенные в бюджет страны на поддержку Ивангорода, должны быть выделены, несмотря на кризис, до конца этого года. Хотя я знаю, что сейчас Министерство финансов никому ничего не дает, в том числе на зарплату бюджетникам. Да, трудно всем, но, поверьте, положение в Ивангороде страшное. Люди сидят без воды, без тепла, без электричества...

Примаков, конечно же, слышал о нынешних проблемах небольшого и старинного, ставшего после развала СССР в одночасье приграничным, города. Граница прошла по реке Нарве, разделив Ивангород с эстонской Нарвой. А ведь у них до раздела было общим все: вокзал, водопровод, канализация, автобусное сообщение, родильный дом и хлебозавод. По сути Ивангород оказался заложником своего соседа, который за пользование некогда общей инфраструктурой потребовал оплату по курсу валюты, что сразу же взвинтило цены на коммунальные услуги.

— Можно подробнее? — попросил премьер-министр.

Густов рассказал, что в Ивангороде, имеющем специфическую экономику, те несколько предприятий, что там есть, в результате кризиса остановились, и город оказался нищим. Острейшая проблема — тепловодоснабжение. В рыночных условиях денег на него не хватает, и в предыдущие зимние отопительные сезоны область компенсировала эти затраты. Учитывая, что единственная городская котельная потребляла до 120 тонн мазута в сутки, встал вопрос о газификации. Поэтому, как только Густова избрали губернатором, он сразу же такой проект утвердил, и в 1998 году котельную перевели на газ. Осталась проблема горячей и холодной воды, причем необходимо строительство водозаборных и очистных сооружений. Через депутатов Государственной Думы удалось заложить в бюджет России на 1997-1998 годы средства на строительство и пуск водопровода в Ивангороде, который полностью зависел от подачи питьевой воды из эстонского города Нарва. В области в связи с кризисом тоже положение критическое, и выкроить деньги на эти цели не представляется возможным — основные бюджетно-образующие предприятия переживают не лучшие времена. К примеру, Киришский нефтеперерабатывающий завод реконструируется, Выборгский и Сяський целлюлозно-бумажные комбинаты остановлены, лесопромышленный комплекс задыхается из-за финансового голода...

— Поэтому, Евгений Максимович, — заключил он, — средства на решение комплекса неотложных вопросов могут прийти туда только из центра. Причем на законном основании — во исполнение государственного бюджета.

Примаков тут же позвонил министру финансов Михаилу Задорнову и дал соответствующее распоряжение, а Густову сказал:

— Деньги пойдут. Но вы, как мой первый заместитель, проконтролируйте...1 Ну и какой у вас четвертый вопрос?

— Он — главный. Проектирование и строительство портов на побережье Финского залива для меня — значительная веха в жизни. Убежден, порты способны существенно изменить экономику не только области, но и всего Северо-Запада. Поэтому и прошу назначить меня ответственным за строительство и ввод в эксплуатацию этих комплексов. Я хорошо знаю, как блокируются здесь, в Москве, инициативы и решения по такому принципиальному для меня вопросу.

— Хорошо, — согласился и на этот раз премьер-министр. — Сколько дней вам нужно в Петербурге для передачи дел и сборов?

— Двое суток.

Густов улетел в Санкт-Петербург и уже на следующий день, 18 сентября, был назначен указом президента первым вице-премьером. А несколько позднее включен и в состав Президиума Правительства Российской Федерации.

Т ем кругом обязанностей, которые очертил ему Примаков первоначально, не обошлось. Ему довелось, кроме того, непосредственно координировать и контролировать деятельность Государственного комитета по строительной, архитектурной и жилищной политике, Федеральную миграционную службу и Роскартографию. В октябре того же года его назначают председателем Межведомственной комиссии по социально-экономическим проблемам угледобывающих регионов. В ноябре — сразу два новых назначения: указом президента он включен в состав членов Совета Безопасности России и назначен председателем Федеральной антитеррористической комиссии. И уже в январе 1999-го становится председателем Правительственной комиссии по вопросам СНГ. Пришлось заниматься отчасти и агропромышленным комплексом.

Одно лишь это перечисление позволяет представить себе всю масштабность и ответственность возложенных на него задач, решать которые ему довелось, опираясь в основном на людей малоизученных. Несмотря на согласие Примакова дать ему карт-бланш в кадровом вопросе, из кулуаров президентской администрации недвусмысленно намекнули: хорошего понемножку. Тем не менее, по его представлению Госстрой возглавил Ефим Владимирович Басин, Министерство по национальной политике — Рамазан Гаджимурадович Абдулатипов, Госкоммолодежи — Виктор Иванович Деникин, министром по вопросам миграции и проблемам Севера был назначен Валерий Кирпичников, бывший заместителем губернатора Вадима Густова. Аппаратом первого вице-премьера стал руководить Владимир Павлович Океанов. Абдулатипова Густов хорошо знал по совместной работе в Совете Федерации. Все остальные, кроме Басина, входили в его ленинградскую команду.

— Вадим Анатольевич, — спросил я у него, — как работалось с Примаковым?

— Интересно. Заседания правительства проходили не так, как обычно это представляют по телесюжетам: один говорит, а остальные слушают. У нас была возможность не только выступать, но и спорить, отстаивать свое мнение.

— Но, судя по прессе, разлад начался уже с первых дней, когда в правительстве неожиданно отказался работать вице-премьером Александр Шохин, давший прежде согласие?

— Никакого разлада не произошло. Шохин должен был возглавить финансовый блок, а Маслюков — вести экономические вопросы. После отказа Шохина Евгений Максимович собрал всех своих заместителей, за исключением Валентины Матвиенко, которой в этот день на месте не оказалось, и мы приняли решение работать командой из пяти вице-премьеров, а не шести, как задумывалось. То есть предполагаемые обязанности Шохина поделили между собой Владимир Булгак, Юрий Маслюков и я. Кроме текущей работы с СНГ я впоследствии вел переговоры с Италией, Англией и Францией как председатель государственной комиссии. Эти три страны предоставляли России кредитную линию. Под соответствующие проекты Франция выделила 220 миллионов долларов, а Италия — 200. Английский кредит в 500 миллионов фунтов стерлингов получить, к сожалению, не удалось. Вел переговоры я и с Вьетнамом по его старым, ещё советских времен, долгам в 10,7 миллиарда долларов. Конечно же, отдать вьетнамцы долг не могли из-за отсутствия ресурсов.

— Ваше правительство усердно костерили либеральные масс-медиа, подконтрольные олигархам. Те и другие вас, мягко говоря, недолюбливали.

— А за что им нас любить? Все, что делалось правительством, было направлено на упрочение государства, а не на его расшатывание и разворовывание. К примеру, мы стремились к тому, чтобы заставить платить в бюджет и Пенсионный фонд нефтеперерабатывающие предприятия. Предполагалось сразу несколько схем. Ну, допустим, такая. Если у пяти крупнейших нефтяных компаний-неплательщиков отобрать в счет долга часть акций и у государства в результате этого окажется контрольный пакет, то все сверхприбыли пойдут в бюджет страны. А это уже возможность финансового маневра. Вот и повалил валом через прессу и телевидение негатив: дескать, мы не рыночники и мыслим старыми категориями. При этом умалчивали, что при пустой казне лишь в шести-восьми регионах платили тогда вовремя зарплату. В 1998 году требовалось около 12 миллиардов рублей, чтобы погасить долги только шахтерам.

— С бастующими шахтерами часто общались?

— Когда стал председателем Межведомственной комиссии по социально-экономическим проблемам угледобывающих регионов, то часто. Выезжал на предприятия, встречался с людьми, готовил соответствующие правительственные решения. Вообще-то направление это вел поначалу вице-премьер Булгак. Но Примаков рассудил: «Вадим Анатольевич, вы же специалист, горный инженер, вам и карты в руки. К тому же вас рекомендуют профсоюзы горнодобывающей отрасли...». Но проблема шахтеров — это не инженерная проблема, а политико-экономическая. Шахтеры в прежние времена были привилегированной частью рабочего класса. Пока не наступило лето 1989 года. Те события хорошо запомнились мне, бывшему тогда вторым секретарем Кингисеппского горкома партии, и осели в подсознании — как урок. Впервые за десятилетия Советской власти забастовали шахтеры Кузбасса, Донбасса, Караганды, Воркуты, Ростова-на-Дону, Павлограда... Средства массовой информации, пользуясь дозволенной недавно гласностью, тотчас возвестили об этом на всю страну. Власть была не на шутку встревожена. Горбачев незамедлительно дал интервью Центральному телевидению, а Верховный Совет СССР, спустя несколько дней, принял Обращение к советскому народу. По этой неожиданно явившейся из безвозвратного, казалось, прошлого проблеме Горбачев сделал доклад на совещании в ЦК партии. Сразу же отправились к шахтерам правительственные комиссии, а обе палаты союзного парламента обсудили ситуацию на совместном заседании. Начались встречи и переговоры с представителями шахтеров и, как итог, состоялось решение ЦК, Совмина и ВЦСПС, которое требования горняков удовлетворило. Вскоре был принят и важнейший государственный акт в виде Закона СССР, который регламентировал порядок разрешения коллективных трудовых споров и конфликтов. После развала Советского Союза забастовки, стычки, манифестации протеста надолго стали нормой российской жизни. Но по мере их количественного роста отношение к ним со стороны высшего руководства страны становилось все менее адекватным... Я это рассказываю к тому, что правительство Примакова в кратчайшие сроки свело к минимуму забастовки не только шахтеров, но и врачей, учителей. Подписав соглашение со многими профсоюзами бюджетников, мы выполнили все свои обязательства на сто процентов.

— Вадим Анатольевич, весь спектр общегосударственных вопросов не заслонял от вас жгучих проблем родного края. Именно благодаря вам в тот тяжелейший послекризисный период в Ленинградскую область пришла из Москвы финансовая помощь — так называемые трансферты, дотации Пенсионного фонда, которая позволила выдавать пенсии по графику, а многострадальный Ивангород получил наконец средства на строительство водозаборных и очистных сооружений. По вашей договоренности с «Газпромом» в декабре 1998-го была согласована и подписана программа по газификации области, реализация которой ещё продолжается. А чуть позднее в результате ваших сложных переговоров с компанией «Форд» все-таки начались строительство и монтаж оборудования для автомобильного завода. Что давало тысячи новых рабочих мест, подряды для десятков областных предприятий и немалые налоговые отчисления в областной бюджет. Иными словами, за каких-то семь месяцев вам как первому заместителю председателя правительства удалось сделать то, на что, будучи губернатором, вы бы потратили годы. А как обстояло дело с портами, служебную ответственность за которые возложил на вас Евгений Примаков, а моральную — земляки-ленинградцы?

— Удалось главное: сломить длившуюся бесконечно чиновничью волокиту с возведением этих комплексов и принять политическое решение о том, что нефтепровод пойдет в строящийся порт Приморска, а не в финский город Порво. В «Транснефти» вскоре решили вопросы с финансированием Балтийской трубопроводной системы. Проектно-сметная документация на порт в бухте Батарейная тоже была готова полностью, но заказчик, нефтяная компания «Сургутнефтегаз», проявил медлительность. Затем грянул кризис, и порт не строится до сих пор. А ведь только из Киришей мы отправляем за рубеж в вагонах-цистернах десять миллионов тонн нефти в год. Были бы нефтяная труба и порт в бухте Батарейная, экономия на каждой тонне нефтепродуктов составила бы, как минимум, семь-восемь долларов. Это в итоге — колоссальные средства... Именно поэтому была подготовлена аналитическая записка на имя премьер-министра, в которой доказывалось, что строительство портовых комплексов в Усть-Луге, бухте Батарейная и городе Приморске является приоритетной и стратегической задачей Правительства Российской Федерации и администрации Ленинградской области. 21 февраля 1999 года на выездном заседании кабинета министров под председательством Примакова все эти вопросы были обсуждены. Подписан протокол этого, я бы сказал, судьбоносного для всего Невского края совещания. Причем конструктивные решения мы приняли не только по строительству портов, комплекса глубокой переработки нефти на территории «Киришинефтеоргсинтез», но и по реализации программы реконструкции Ленинградской атомной электростанции. То есть схема была тщательно отработана и, если бы все получилось, если бы нашему правительству дали ещё немного времени, то сегодня в Усть-Луге уже работали бы четыре терминала. Но даже то, что мы тогда успели сделать, помогло области в 2002 году стать «донором».

— Существовала в правительстве и серьезная программа стабилизации и развития агропромышленного комплекса?

— Сельское хозяйство у нас вел вице-премьер Геннадий Васильевич Кулик, профессионал высшего класса. Но для меня проблемы села тоже не были чужими. Во-первых, сам я родом из деревни, а во-вторых, работая в различных районных и областных структурах, много лет занимался сельским хозяйством вплотную. Положение агропромышленного комплекса к концу 1998 года оказалось наиболее тяжелым, он приносил одни убытки, хотя девальвация рубля в ходе финансового кризиса сделала импорт продовольствия значительно менее выгодным и тем самым создала отечественным товаропроизводителям хорошую возможность для расширения рынка. Тяжелое финансовое положение села, опережающий рост цен на ресурсы и прежде всего горюче-смазочные вещества, техническая деградация и неразвитость агропродовольственных рынков со всей очередностью поставили проблему продовольственной безопасности и независимости страны. Следовало срочно приостановить спад сельскохозяйственного производства. Значит, требовалась мобильная, комплексная, соответствующая политической и экономической ситуации программа становления агропромышленного комплекса. И мы с Куликом за такую программу взялись, убедив предварительно в её необходимости Примакова. Одним из основных пунктов этой программы, к примеру, стало обновление безнадежно устаревшего парка комбайнов и тракторов. За два месяца я объехал шестьдесят процентов заводов по выпуску сельскохозяйственной техники — в Туле, Владимире, Волгограде, в Белоруссии. В моей команде находился прекрасный специалист Сергей Герасимович Митин, советы которого оказались весьма полезными. У нас появилась возможность обеспечить товаропроизводителей 70-ю тысячами тракторов в год посредством лизинга. Начались переговоры с губернаторами о совместном, на паритетных началах, создании государством и регионами лизинговых компаний. В апреле мы с Куликом положили на стол Примакову готовую программу, в которой прописано было все — от источников финансирования и видов удобрений до концепции развития птицеферм и свинокомплексов... После того как Ельцин меня уволил, ко мне зашел Кулик и удрученно сказал: «Все, Вадим Анатольевич! Мы тут тоже долго не задержимся. Со всех сторон ощущаю давление. Я не могу даже согласовать ни один мало-мальски серьезный вопрос...»

— После вашей отставки правительство Примакова продержалось две недели. Каковы основные итоги его работы?

— Прийдя к руководству страной с загубленной экономикой, да к тому же в период тотального кризиса, имея 80 миллиардов рублей долгов по зарплате, 30 — по пенсиям и 26 — по детским пособиям, команда Примакова не только остановила падение промышленного производства, но и добилась его роста на 1,7 процента. До 3-х процентов снизилась инфляция, а федеральный бюджет за первый квартал 1999 года был выполнен по доходам на 98 процентов. Значительно пополнились средствами внебюджетные фонды. Все это помогло резко сократить задолженность по пенсиям. Уменьшение на 49 процентов импорта создало уникальную ситуацию для развития отечественных предприятий. К октябрю того же года мы запланировали ввести по всей России ещё 900 предприятий. Приняли меры по растаможиванию импортного оборудования, которое скопилось на складах на сумму около 2 миллиардов долларов. Намечали создать десятки тысяч новых рабочих мест, а валовое производство сельского хозяйства увеличить на 30-40 процентов... Да, Россия не погибла в связи с отставкой кабинета Примакова, но то, что в тех экстремальных условиях это было политически и экономически ошибочное решение, несомненно...

О работе Вадима Густова в правительстве показательно мнение президента фонда «Таможенная политика», генерал-полковника таможенной службы В. Драганова, ныне депутата Государственной Думы. В газете «Родная сторона» он заявил, что именно Густову было поручено в начале 1999-го «обнародовать решение о моей отставке с поста председателя Государственного таможенного комитета, так что мое мнение о нем можно считать достаточно объективным». И далее отметил: «Вадим Густов — человек известный, масштабный, неравнодушный, обязательный, практичный, по-настоящему болеющий за судьбу своих соотечественников и земляков. С приходом в правительство страны Густов привнес в его работу прагматизм практика, имеющего большой опыт. Не случайно именно ему поручали решение наиболее, пожалуй, сложных задач в правительстве Е.М. Примакова.

Будучи главным координатором по проблемам СНГ и Таможенного союза, заместителем председателя исполкома Союза Россия-Беларусь, именно Густов содействовал решению проблем, которые до сих пор практически не решались, хотя имели существенное значение для улучшения экономических отношений между нашими странами. При Густове были созданы российско-белорусские предприятия, определены интеграционные объекты, позволившие создать дополнительные рабочие места, а также расширить производство на таких гигантах, как «БелАЗ», «Ярославские моторы» и др.

Я наблюдал за деятельностью правительства в течение многих лет, могу сравнивать. Густов посетил все регионы Кавказа и, между прочим, прогнозировал развитие карачаево-черкесских событий во время форума Ассоциации северо-кавказских народов.

Он сыграл особую роль в оказании помощи предприятиям, нуждавшимся в поддержке государства и способным конкурировать с западными партнерами. Он прекрасно оценил возможность и необходимость оказания им так называемой «точечной» поддержки с помощью таможенно-тарифных инструментов. Свидетельство тому — осуществленные проекты в Таганроге, Ростове, Владимирской области, Дагестане...»

Я счел некорректным расспрашивать Вадима Анатольевича о подробностях отставки самого Примакова, а потому ограничусь цитатой из нейтрального московского издания.

«12 мая президент вызвал Примакова в Кремль — для доклада о ситуации в стране. Уже с первых слов президента, сказанных крайне сухим тоном, Примаков понял, что из кремлевского кабинета он выйдет бывшим премьером. Интуиция его не подвела. Борис Ельцин, который был в эти минуты особенно напряженным, предложил ему подать в отставку. «Вам, Евгений Максимович, придется уйти», — сказал Ельцин. И назвал причины своего решения. Первая: «Вас не любит Запад». Примаков попытался что-то возразить. Что-то вроде того, что председатель Правительства Российской Федерации вовсе не обязан быть любимчиком НАТО. Пока что на эту должность назначают не в Вашингтоне и не в Брюсселе. И...

Однако следующая фраза президента повергла Евгения Максимовича в легкий шок. Итак, причина вторая: «Вам не удалось добиться надбавок к зарплате госчиновников». Здесь президент сделал свою коронную паузу. Длинную-предлинную. После чего предложил премьеру: «Что вам оставить? Дачу, охрану, машину?» На что Примаков ответил буквально следующее: «Спасибо, Борис Николаевич, я буду ездить на такси». И вышел...»

www.gustov.ru

Объявления